- Дэйви! Где тебя только носит? Совсем от рук отбился.
С первого этажа послышался визгливый голос матери, и Дэвид вздрогнул. Он только на несколько минут погрузился в размышления, как это у него всегда бывало. В своих мыслях ему было хорошо, он иногда думал, что по примеру христиан из прошлого бы ушел куда-нибудь в пустыню и размышлял о Граде Небесном. Вслух он об этом никогда бы не говорил, не поняли бы. Его и так считали идиотом, даже негритянские мальчишки и то тыкали пальцем и толкались иногда. Особенно было обидно, что он ничего плохого не делал, и все свои поступки сверял с Библией, как того велела мать.
Вообще, в своей комнате он должен был переодеться перед походом в церковь. Сегодня же воскресенье, и мать уже как полчаса назад велела ему это сделать, а он опять замечтался. Сейчас она будет на него кричать, а потом сурово подожмет губы и до конца дня будет цедить обидные слова, которые Дэвид будет стараться не слушать. Это он давно понял, что лучше всего кивать и делать вид, что внимаешь каждому слову, а самому можно подумать о чем-то приятном.
Как ни странно, переоделся он быстро. Душа замирала каждую секунду в ожидании злобного окрика матери, которая наверняка сейчас сидит внизу и рассказывает их черной служанке, какой у неё нерасторопный сын. Мария скорее всего только пожмет плечами и покивает головой, она всегда хорошо относилась к Дэйву, хоть и равнодушно.
Спускаясь по лестнице, Дэвид заметил, какая на улице отличная погода. Весна давно вступила в свои права, и теперь с каждым днем сильнее разгоралось яркое солнце. Дэвид даже на минуту задержался на ступеньках, рассматривая яркоосвященный двор, где бродили несколько куриц в поисках зерен. Где-то вдалеке лаяли собаки, и на миг Дэвиду стало хорошо от радости бытия, от того, что ему всего шестнадцать лет, и у него вся жизнь вперед, которая потом когда-нибудь станет интересной.
- Ну чего стоишь? - опять сказала мать. Дэвид сконфуженно опустил глаза и прошел к матери, почтительно поцеловал руку и скромно уселся рядом. Они все ждали, когда подадут карету, которая повезет их в церковь.
- Где ты был столько времени?
- Я молился, - привычно соврал Дэвид. Если он недостаточно быстро выполнял поручения матери, он отвечал, что был в мыслях, обращенных к богу. На мать это магическим образом действовало, она сразу же замолкала и переставала на него злиться. Она была настолько ревностной христианкой, что прощала единственному и обожаемому сыну бунтарство. Именно так Дэйви называл то, что он говорил неправду матери. Потом он просто просил у бога прощения и успокаивался. Иногда только его начинали терзать муки совести, но он считал, что бог – это прежде всего любовь, а вранье всегда можно искупить.
- Какой же ты у меня хороший мальчик!
Мать даже погладила Дэвида по голове и ласково ему улыбнулась, а тот только сделал вид, что засмущался. Мама иногда бывала такой смешной, но потом Дэвид себя одернул, нехорошо думать так о родителях. В Библии сказано, что родителей надо уважать. И уж Священную книгу Дэвид никогда в жизни нарушать не будет.
- Карета вас ждет, госпожа, - сообщил эту важную информацию дворецкий, работавший у них много лет. Он знал ещё покойного мистера Фореста, отца Дэвида, и считался одним из самых преданных слуг. Мать взяла Дэвида под руку, и он повел её на улицу. Солнце сразу же ярко ударило в глаза, и мальчишка сощурился, из глаз даже слезы брызнули, Дэвид даже их потер.
Мать долго устраивалась внутри кареты, и все волновалась, что юбки обязательно помнутся. Служанка уверяла её, что ничего страшного не случится, но она только фыркала и раздражалась, взгляд у неё выражал крайнюю степень презрения. Мама умела так смотреть, что душа в пятки уходила, особенно у Дэвида.
Из окна кареты мир казался огромным. Где-то там были люди, которые любили, смеялись и жили по-настоящему. Ему нравилось украдкой наблюдать за тем, как складывается судьба его соседей и знакомых. В маленьком городке, где жил Дэвид, все друг друга знали, и никаких усилий для этого не нужно было прикладывать. Иногда это раздражало, каждый шаг Дэйва обязательно докладывался матери, даже если он просто шел по улице из школы. Иногда мальчишка задумывался, как это знакомиться с новыми людьми. Всех знакомых его людей он знал чуть ли не с рождения, а новые лица в их городке редко появлялись. Про себя Дэвид назва его редкостной дырой, откуда собирался уехать, как только подрастет.
В их городе действительно мало что происходило. Никаких новостей, никаких происшествий, каждый день был похож на предыдущий. Восторженно настроенный поэт нашел бы в этом особую прелесть. Все бури мира проходили мимо этого райского уголка. Самым большим преступлением здесь была кража пары картофелин с соседней грядки, а произошедшее пару лет назад пьяное убийство обсуждали до сих пор. В этом сонном царстве ничего не менялось годами, и иногда Дэвиду хотелось только одного – закричать, чтобы нарушить тишину, которая выедала душу. Иногда ему казалось, что он один в этом городе, а вокруг него просто бумажные фигуры. Махни рукой, и их унесет ветер, и никто их больше не увидит.
В церкви было душно и пахло ладаном. Сладкий запах настойчиво лез в нос, и Дэвид пару раз чихнул. На него сурово покосилась мать, которая тут же его одернула, чтобы он не нарушал порядок. Дэйви тут же виновато потупил глаза, чувствуя себя виноватым, будто он сделал что-то нехорошее.
Мать уселась в компании таких же благопристойных женщин их города и усадила рядом Дэйва, который чувствовал себя не слишком уютно в окружении подруг матери. Они тотчас начали вести хозяйственные разговоры, от чего Дэвида начало клонить в сон, ему было невыносимо скучно. Никто в городе не понимал его увлечений, любовь к книгам, все только смеялись. А так хотелось обсудить с кем-то приключения любимых героев, и чтобы поняли обязательно.
Потом началась воскресная служба, и на миг Дэвид унесся мыслями далеко. Священник, который читал проповедь, выглядел вдохновлено. В городе его не любили и считали блаженным. Он ходил в заношенной сутане и постоянно говорил о боге, который любит своих чад. Благопристойные тетушки иногда ласково над ним подсмеивались и предлагал заштопать святые одежды, которые порядком поизносились за годы службы. Зато на его проповеди приходил весь город. В обычной жизни в его фигуре было что-то жалкое: он ходил сгорбленный, глаза он редко поднимал к небу, а уголки его рта были опущены долу. Все менялось, когда он вставал на кафедру, его лицо становилось одухотворенным, а спина распрямлялась. И не было на свете прекраснее человека, как это священник по имени Мэтью.
В какой-то момент Дэйв решил, что Мэтью сможет его понять и принять как родственную душу. Они и правда были чем-то похожи: этих двоих отвергал город, который был окутан сонной дремой. Они были чужды этой слишком светлой реальности, гораздо больше им подошло бы мрачное средневековье, когда святые могли рассказывать людям то, что явил им бог. Они оба родились слишком поздно.
Подойти к священнику Дэвид не решился. Как-то весь день он думал, что скажет ему, может быть, они поговорят о боге, а потом можно будет пройтись прогуляться по главной улице. Дэвиду даже помечтал о том, что возьмет его за руку, и как это будет здорово. План этот он решил воплотить в реальность после одной из воскресных проповедей, когда мистер Мэтью будет выходить из церкви, чтобы направиться в свой маленький домик на окраине города, где он проживал один, чем вызывал множество пересудов у соседей.
К сожалению, сделать у него это не получилось. Мать схватила его за локоть и утащила домой, словно чувствуя, что в голове сына бродят странные мысли. Дэвид и сам не понимал, что с ним происходит, и почему мистер Мэтью вызывает такое томление в груди и чувство радости. Он бы бегал за ним как собачонка, носил бы следом за ним молитвенник, может быть, говорил с ним о том, как вокруг разлита божья благодать.
На тот момент ему было четырнадцать лет, и Дэйв плохо понимал, что за странные желания он питает к этому самому лучшему в мире священнику. Ему просто хотелось с ним говорить, и чтобы его понимали и принимали. Иногда только снились такие мысли, которые бы Дэйви никому в жизни не рассказал, и потом очень хотелось, чтобы приняли, чтобы не было так отчаянно тоскливо.
Дэвиду Форесту на сегодняшний день было шестнадцать, и он мало что в своей жизни видел. Родился он в маленьком городке на реке Миссисипи под названием Санкт-Петербург в семьи самых обычных почтенных граждан Америки. В молодости мистер Форест сколотил неплохое состояние на транспортировке леса, благодаря которому миссис Форест не нужно было зарабатывать себе и своему единственному сыну на хлеб. Умер отец Дэвида от воспаления легких, простудился, а потом отдал богу душу. Дэвиду на тот момент было семь лет, и он хорошо запомнил похороны отца. Тот лежал в гробу и будто бы улыбался. Дэвиду страшно было на него смотреть, казалось, что он сейчас откроет запавшие глаза, откроет синюшный рот и попытается сказать что-то Дэвиду. Возможно, предскажет ему будущее. Потом он снился ему в кошмарах и все твердил, что Дэвид должен стать приличным человеком. При жизни он часто вел с мальчиком беседы насчет того, что он обязательно должен стать кем-то и не разочаровать родителей.
После смерти мистера Фореста остались неплохие деньги. Наследства хватало на все, в том числе на респектабельную жизнь, которую мать уже и вела много лет, воспитывая своего единственного сына, которого не отпускала от себя ни на минуту. Даже в школу она отпустила его с трудом и часто находила повод, чтобы Дэвид туда не ходил. Мальчишка был не против, поначалу ему нравилось учиться, но потом однокашники и учителя отбили это желание, и для него было счастье остаться дома.
С одноклассниками Дэвиду не повезло. С самого его первого дня нахождения в школе Дэйви били, он не вписывался в их мир, полный кровопролитных драк и постоянного выяснений отношений. Над его высказываниями смеялись и называли его обидными кличками и прозвищами. За всю жизнь у Дэйва не было ни одного друга, которому он мог бы довериться, и иногда это его печалило. Хотелось, чтобы как в книжках можно было кому-то довериться и рассказать о себе все-все, и чтобы не смеялись, а хотя бы выслушали.
Мать тоже его никогда не поддерживала, часто она проходилась по нему розгами, после которых оставались неприятные красные полосы, болевшие несколько дней. После этого Дэйв плакал где-нибудь в темном углу, чтобы никто не заметил, было очень стыдно, что он проявляет такую слабость. Да и однажды это увидел мальчишка из слуг, который начал его передразнивать. Было очень противно, что он так поступает.
И тем не менее Дэйв верил в лучшее, что когда он вырастет, обязательно отсюда уедет в большую жизнь, где будут веселые приключения и настоящие друзья, которые никогда его не предадут. Он совсем не озлобился и иногда даже находил счастье в простых радостях. У него была неплохая библиотека, любимые книги, которые он часто перечитывал, маленький садик его матери, где он проводил время, любуясь на проплывающие мимо облака. Были его прекрасные мечты о лучшем, которые он обязательно воплотит в жизнь. Осталось только чуть подрасти и тогда он обязательно отправится путешествовать и познавать жизнь во всех её проявлениях. На ум сразу приходили отважные путешественники, открывающие Америку.
Мистер Мэтью как всегда блестяще прочитал проповедь. Уже два года Дэйви жадно слушал его, стараясь не пропустить ни единого слова, вглядывался в бледное лицо, до которого величайшим счастьем было просто дотронуться. Пока однажды он все-таки не понял, что был влюблен в него, как если бы он был женщиной. Такие мысли он гнал от себя подальше, потому что это совсем было неправильно, и не у кого было спросить, что значат эти эмоции и чувства, которые он ни у кого не мог спросить.
Его голос словно возносил Дэйви на небо и заставлял верить в то, что вокруг него разлила благодать, который их создатель дарит каждому. Он физически чувствовал, что мир вокруг пропитан любовью, и что в каждом человеке есть частичка той вечности, которая позволит жить вечно. И что рай существует, и он, Дэйви, обязательно туда попадет, как говорила ему мать. Когда у неё было хорошее настроение, она начинала нахваливать Дэйва так, будто он у неё был ангелом во плоти. Соседкам она всегда им хвасталась, говорила, что он благочестивый юноша, а миссис Роджерс, кривя полные губы, говорила:
- А мой оболтус только и знает, что за девчонками бегает, никакого с ним сладу! Зато твой Библию читает, молится!
Мать всегда словно молодела на глазах, когда слышала, какой у неё замечательный сын, который был её смыслом жизни. В этом была особый смысл: на нем теперь лежала огромная ответственность, и он не был уверен, что сможет не разочаровать мать и память покойного отца.
Дэйви сидел рядом с матерью около окна. Иногда до него долетал весенний гомон: пели птицы, дул свежий ветерок, который проникал в приоткрытые окна. Солнце было таким ярким, что иногда, глядя на улицу, Дэвид сильно жмурился, чувствуя, как выступают слезы. Он постоянно отвлекался  и не мог сосредоточиться на проповеди, которая будто бы сейчас была далеко от него. Его манил остальной мир, в котором будет место радости, которой так не хватало Дэйву. Он постоянно смотрел на улице, и это даже заметила мать, которая тут же дернула его за рукав и шикнула. Ей очень не нравилось, что Дэйви ведет себя неподобающе, о чем она сообщила на ухо.
Дэйв уставился на мистера Мэтью, слова которого он сейчас плохо понимал, и очень устыдился этого. Ведь он так старается, говорит правильные вещи, а он, Дэвид, думает о посторонней ерунде, которая не стоит таких великих вещей. Дэйви тряхнул головой и ещё раз украдкой покосился в окно.
Оказалось, вовремя. Церковь находилась в самом сердце Санкт-Петербурга, рядом с главной площадью, где стояли дома самых первых поселенцев. Именно отсюда начался их город, когда сюда приехали несколько семей, чтобы найти новую жизнь. У некоторых это получилось. Место это было священным, именно поэтому здесь построили церковь чуть позже.
На главной площади города вдруг объявились люди, и Дэвид с любопытством уставился на странное сборище. В воскресенье утром улицы города пустели, почти все приходили в эту церковь, чтобы прослыть приличными горожанами. Был тут и мэр с семьей, и судья, и даже местный врач, ходивший с палочкой. Мать приветливо здоровалась с ними, а потом дома обсуждала наряды их жен и то, насколько они заслужили такие должности.
Звуки с улицы отвлекали от божественного. Не только Дэвид, но и остальные присутствующие украдкой косились на тех, кто объявился в их городе. Незнакомцы у них появлялись нечасто, город стоял на отшибе, и особо желающих посетить это богом забытое место не было. Заезжали к ним торговцы, на которых Дэвид глядел во все глаза, ему казалось романтичным вот так разъезжать по разным городам и узнавать, как там живут люди. Дэвид так однажды пристал к молочнику, дородному краснолицему мужчине, все спрашивал у него, как там в других местах живут. Тот правда не ответил, отмахивался, мол не до того ему. Нужно семью кормить, а не ерундой страдать.
Где-то рядом шумел яркий мир, и Дэвид не мог оторваться от него. Теперь он уже во все глаза смотрел на циркачей, которые объявились прямо в воскресенье в их городе. Отсюда были прекрасно видны их яркие одежды и громкие голоса, зазывающие их на представление.
Дэвид сильно разволновался, сердце забилось так, словно прям сейчас выпрыгнет из груди. Эти люди казались ему такими красивыми, в них была жизненная сила и энергия, они лучились радостью и праздником, которых так не хватало в его жизни. Ему хотелось ощутить хотя бы на мгновение эту атмосферу, оказаться там, внутри. У них ведь все по-другому, они свободные, им плевать на всех этих кумушек, которые осуждают своих соседок за неправильный фасон платья и невзначай сказанное слово.
- Что, ты на них так уставился?
Мать дернула его опять, взгляд у неё стал очень холодный, и Дэвид понял, что она разозлилась. Она чуть потирала кончиками пальцев носовой платок, и Дэйви знал, что это была крайняя степень раздражения.
- Простите, мама.
Он пытался слушать проповедь, но слова отскакивали от него как резиновые мячики. Он в детстве любил в такие играть, кинешь об стену и смотришь, как они здорово падают вниз, словно в пропасть. Он даже жмурился от удовольствия, представляя, как это здорово лететь в бездну навстречу темноте.
Все равно он мельком взглянул на тех, для которых жизнь имела смысл. Они приносят людям радость, и никогда не грустят в отличие от него. Если бы он родился циркачом, жизнь его была бы другой, яркой и интересной. А сейчас он чувствовал себя в склепе: никакого движения и одно лишь ощущение затхлости и темноты. Он так хотел вырваться из плена собственного разума, что готов был на все.
Темноволосый мальчишка, одетый в яркое трико, обтягивающее его хрупкое тело, обернулся и посмотрел на Дэвидал. Их взгляды встретились, насмешливый и почти обожающий. Потом незнакомец презрительно обернулся, и Дэйви почувствовал разочарование. Наверное, у этого юноши достаточно внимания его персоне, поэтому он не первый, кто так смотрит. Но в тот самый миг Дэвид почувствовал какое-то странное томление, которое он не мог объяснить. Хотелось прикоснуться к той жизни, которую вел этот мальчик, который явно был не старше самого Дэвида. На вид он был ровесником Дэйви.
Весь вечер он думал о бродячем цирке и выслушивал уже от матери проповедь, что приличные молодые люди даже не смотрят на подобные отбросы общества. Дэйв с бродячим цирком был знаком. Когда был жив отец, он его как-то водил на ярмарку, где выступали фокусники, клоуны и акробаты. Дэвид помнил, что было весело, а ещё волшебник доставал из шляпы кролика, тот был совсем маленький, и Дэйви его было жалко, что его постоянно засовывают в эту самую шляпу. Там, наверное, душно и неприятно.
Дэвид словно и забыл про эти воспоминания, отправил в самый дальний угол памяти. Потому что потом мать его избила за то, что он там был, да ещё поругалась с отцом. Она кричала, что её сын не может смотреть на такие непотребства, а папа – отвратительный отец, раз позволяет сыну развлекаться подобной дрянью. Дэвиду тогда было так грустно, что он решил просто вытолкнуть из памяти все, что он помнит.
А ещё его заинтересовал этот красивый парень, и взгляд у него такой, почти обжигающий. Посмотрел, будто резанул бритвой по сердцу, и Дэвид вдруг представил, как течет кровь. Потом он вдруг вспомнил, кого он ему напоминает. Он же на ангела похож, словно с картины какой-то древней сошел. Дэйви вспомнил картины, которые видел в книжке, точно же этот циркач. И что мама говорит, что это дело небогоугодное, ерунду же говорит. Дэйви тотчас себя одернул, стало стыдно, что о родной матери так думает.
Через неделю почти все мальчишки в школе сходили в цирк. Дэвида с собой не брали, да и он не стремился, ему бы мать не разрешила. На переменах одноклассники обсуждали то, что там видели, а Дэйви прислушивался и про себя завидовал.
- Энди Белл, очень крутой, - восторженно говорил заводила их класса, - Он летает под куполом. Видели афишу? Там так и написано.
Так Дэвид узнал, как зовут того мальчишку. Он даже попросил однокашника взять афишу и принести ему. Тот, скосив глаза, согласился, но на лице его заиграла глумливая улыбка. Обещание он сдержал, и так в руках Дэвида оказалась яркое полотно, где был нарисован портрет Энди Белла, того самого мальчика-ангела, как его называл про себя Энди. На изображении он улыбался, но в глазах была затаенная грусть, которую Дэвид увидел, и от чего у него болезненно сжалось сердце. Быть может, Энди потерял свои крылья и может летать только под куполом, а улететь в небо не может?
Плакат этот Дэйви бережно сохранил, положил в Библию, чтобы мать не обнаружила и не выкинула. Иногда перед сном прежде чем помолиться, он брал этот плакат и любовно его оглаживал, а потом всматривался в черты лица мальчика-ангела, которому он хотел бы отдать свое сердце, если бы он захотел. В последнее время ему стали видеться сны, в которых происходили странные вещи и обязательно присутствовал Энди, которого про себя Дэвид стал называть «своим».
Неожиданно для себя Дэвид начал мечтать, чтобы было, если бы они подружились. Он бы обязательно рассказал Энди про свои книжки, про мечты, а потом бы они сходили в лес послушать пение птиц. Наверное, такой нежный и трогательный Энди любит все красивое. А ещё Дэйви сыграл бы ему несколько любимых мелодий. Мать говорила, что у него плохой слух, но ему так хотелось порадовать Энди, которому это наверное понравится. Он почему-то не сомневался в том, что Энди – ценитель красоты, у него тонкая натура, и он всегда поймет Дэйви.
Цирк уже месяц находился в их городе. Шумиха вокруг них почти улеглась, и даже однокашникам он немного наскучил. Почти все посетили его и только лениво рассказывали Дэвиду, что там ничего не меняется, а Энди все также летает над куполом, пытаясь улететь к звездам. Тем не менее, все исправно ходили смотреть представление, потому как заняться в их городе было нечем. Дэвиду тоже как страсть хотелось посетить это место, но он не знал, каким образом это осуществить. Если мать узнает, она его убьет на месте.
Мать давала ему деньги на завтраки, его хватало ровно на стакан молока и одну маленькую булочку. Целый месяц Дэйви откладывал эту мелочь, чтобы наконец посетить место своей мечты. Почти каждый день, ложась спать, он представлял, как окажется на представлении, как прикоснется к сказке, которой ему так не хватало в жизни.
Уроки он просто прогулял, не пошел утром никуда, собираясь успеть на утреннее представление. Обычно на нем было мало людей, значит можно будет не волноваться, что его увидит кто-то из взрослых знакомых и сообщит матери. По улице Дэйви шел, постоянно озираясь, боясь, что за ним идет мать, которая будто бы что-то чуяла утром. Она все спрашивала, хорошо ли себя чувствует Дэвид и не заболел ли он. Сам про себя он говорил, что уже давно и цирком. Он бы все отдал, только бы тоже стать звездой цирка, и чтобы на него восхищенно смотрели зрители.
Все представление он просидел, не дыша и ловя каждое слово. Ему стало казаться, что он попал в волшебную страну, и очень хотелось остаться тут подольше. Выступали клоуны и фокусник, девочка на шаре, которая напоминала маленькую принцессу. Но Дэйви ждал Энди, который должен был выступать в конце, и когда он все-таки появился на сцене, Дэйви сидел ни жив, ни мертв. Следующие полчаса он внимательно следил за тем, как его Энди летает под куполом, легкая фигурка казалась такой маленькой на фоне этого шатра. Иногда казалось, что он сейчас упадет вниз, но всякий раз он взлетал вверх, и Дэйви мысленно выдыхал. Он очень боялся, что Энди упадет вниз.
Когда все закончилось, Энди вышел на сцену, чтобы поклониться. Он тяжело дышал, но у него было такое лицо, что у Дэйви перехватило дыхание. Он и правда был ангелом, спустившимся с небес, которого не касается грязь этого мира. Он выглядел отрешенным и нездешним, и будто бы земные проблемы его не касались, его предназначение – летать в небе и уводить людей наверх, к солнцу и звездам.
Потом ещё выступала девочка на шаре, но Дэйви на неё внимание даже не обратил, все вспоминая Энди, который вызвал у него целую бурю эмоций. Это была настоящая истинная красота, которую не каждый может понять. Дэйви сидел оглушенный и думал, что это был самый прекрасный день в его жизни. Вот она настоящая жизнь, к которой он так стремился.
Ещё перед тем как пойти к Энди, Дэйви сбегал к соседке мисс Парксинсон и украл у неё цветок лилии, надеясь, что та не заметит пропажу. Он очень хотел подарить Энди, у него не было денег на нормальный дар, но он подумал, что ангел должен понять, что это значит, символ чистоты, которую он хранит. Все представление он бережно прижимал подарок, завернутый в бумагу, к себе, боясь его помять.
Наконец, конферансье объявил, что представление закончилось и пожелал им удачи. Дэйви сидел в ступоре, осознавая, что все закончилось. Ему очень не хотелось возвращаться на землю, к унылым обязанностям, к школе, где он ни с кем не дружил. Надо только сделать кое-что, показать весь свой восторг, что Энди – он как этот цветок, чистый невинный ангел, который спустился к людям, чтобы показать истинную красоту.
- Зачем тебе с ним нужно встретиться? – подозрительно спросил седой мужчина. Он скрестил руки и встал около входа, не пуская Дэйви внутрь.
- Я просто хотел подарить ему цветок, - в растерянности сказал Дэвид, а мужчина вдруг расхохотался, а потом почему-то подмигнул.
- Понятно с тобой все, вы все друг друга издалека видите.
Как ни странно, он его пропустил. Что этим хотел сказать старик Бен, как потом вспомнил имя Дэвид, он не понял, но спросить было не у кого. Он пытался рассуждать, и пришел к выводу, что видимо он имел ввиду родственные души, сердце даже подпрыгнуло от радости. А как он это определил?
Энди он нашел на улице рядом с шатром. С ним разговаривал высокий мужчина средних лет с узким лицом. Дэйви заметил, что у него очень холодные глаза, будто примораживают, и даже немного посочувствовал Энди. Разговор у них явно не клеился, потому что у его ангела был очень злой вид, словно перед Дэйви был совсем другой человек.
- Я сказал, ты пойдешь к Смиту, это не обсуждается, - услышал Дэйви слова мужчины, стоявшего рядом с Энди, потом стал гадать, кем он приходится ангелу, который выглядел очень расстроенным. Глаза потемнели, а губы превратились в тонкую ниточку. Потом Дэйви вспомнил, что это владелец цирка, он видел его на церковной службе однажды, он как-то пытался даже с мамой заговорить.
А вот Смит в их городе был только один, был владельцем лавки, считался одним из самых богатых людей в их городе и однажды даже пытался свататься к матери Дэйви, но та отказалась. Дэвид её понимал, уж больно он был непривлекательный: лысоватый, толстый, с одышкой, и губы слюнявые и толстые. Зачем Энди пойдет к Смиту? Неужели ангел дает отдельные концерты для богатых?
- Я не хочу. У нас достаточно денег, вон сколько к нам ходит людей, - попытался возражать Энди.
- Энди, - отечески рассмеялся мужчина, и глаза у него нехорошо блеснули. Энди сразу же втянул голову. Дэйви даже показалось, что на его ресницах блеснули слезы, - Ты каждый раз возмущаешься, а потом идешь и делаешь. Так зачем эти заламывания рук?
- Ага, - буркнул юноша, - И что же ему нужно?
- Стандарт, плюс попробуй с него содрать за то, что ты там умеешь, понял?
Энди только мрачно кивнул, а Дэйв не понимал, чего хочет от ангела этот человек, и зачем ему нужно будет идти к Смиту. Непохоже, что он хочет смотреть представления. Правда, эти мысли быстро вылетели из головы, когда Дэйви осознал, что Энди совсем близко и с ним можно поздороваться, а потом подарить лилию.
Энди и тот неприятный мужчина стояли к нему спиной, поэтому они его не увидели. Собеседник Энди ушел, и Дэйви понял, что это его звездный час. Ему так хотелось сказать что-нибудь хорошее ангелу, чтобы он улыбнулся и больше не грустил.
- Мистер Белл, - застенчиво позвал его Дэйви, и Энди обернулся, удивленно посмотрев на него.
- Ты откуда тут взялся? – полюбопытствовал он. Видно было, что он раздражен.
- Я, - замялся он, - Можно я сделаю подарок?
Энди криво усмехнулся, и Дэйв понял, что вблизи ангел не выглядит таким уж счастливым, скорее наоборот сейчас он был таким несчастным, что у Дэйви вдруг сдавило горло, и казалось, что из горла ни один звук не вытянешь. Тем не менее, Энди ему улыбнулся, и лицо у него потеплело.
- Валяй, - кивнул ему Энди, и Дэйви осмелел. Он достал из бумаги лилию и протянул ангелу, который очень странно на него посмотрел, почти жалобно.
- Что это? – вырвалось у него. Лилию он взял в руки и с любопытством стал рссматривать.
- Лилия – символ непорочности и чистоты, - сообщил ему Дэйви, - Он на тебя похож!
У Энди стало очень странное лицо, как будто бы даже боль исказила. Словно Дэйви ему причинил боль, сам того не подозревая. Он даже испуганно покосился на ангела, который стоял в ступоре и рассматривал цветок, а потом вдруг швырнул его на пол.
- Убирайся отсюда и больше не смей сюда приходить, - процедил он, а потом вдруг повернулся к нему спиной и стал удаляться. А Дэйви смотрел ему вслед, не понимая, что случилось и почему он так отреагировал. На земле лежал цветок лилии, который казался растоптанным, и Дэйви поднял его и взял в руки. Цветок было жалко, почти до слез. А ещё было непонятно, почему Энди так отреагировал, будто он ему подарил что-то, что его оскорбило. И почему у него вечно так получается?